Одному из старейших клириков Кубани архимандриту Виссариону (Макарову) в сентябре прошлого года исполнилось 85 лет
Новости Свято-Успенского храма города Кореновска:
Что значит выжить под бомбами, скитаться в детстве, ездить ради пропитания в «Ташкент – город хлебный», учиться в духовной школе, несмотря на хрущевские гонения, встречаться с Валаамскими и Псково-Печерскими старцами и более 60 лет жизни отдать служению Церкви, своими руками восстанавливая храмы и обустраивая единственный на тот момент в регионе женский монастырь? Об этом может рассказать один из старейших клириков Кубани архимандрит Виссарион (Макаров), которому в сентябре прошлого года исполнилось 85 лет.
На фото слева направо: Благочинный Кореновского церковного округа инок Трифон, архимандрит Виссарион (Макаров), Епископ Тихорецкий и Кореновский Стефан
В какой семье Вы воспитывались, были ли в роду священники?
– Я родился в обычной крестьянской семье в селе Молдаванское под Крымском. Отец, Федор Ионович, и мама, Евдокия Мануиловна, всю жизнь трудились на земле, как и миллионы других крестьян; они вступили в колхоз незадолго до моего рождения. Но должен честно признаться, родителей своих толком не помню: начало войны, эвакуация, бомбежки, обстрелы, голод и холод оставили такое сильное впечатление, что вся моя небольшая предыдущая жизнь как-то стерлась из памяти.
Так было жутко и страшно тогда?
– Военное время – это постоянный страх и лишения. Помню, из Молдаванского нас повезли сначала в Титаровку, а через два дня началась бомбежка. Потом повезли на паром и переправили в Керчь. И снова бомбежка. Несколько дней жили в соляных шахтах. Все время хотелось есть, было очень холодно. Не помню, каким образом, но я оказался в Тирасполе, что в Молдавии.
Окончание войны не принесло мне облегчения в жизни. Каким-то образом я добрался до Крымска. Ночевал в поле, в какой-то яме или окопе. Нашел гильзу от снаряда, насобирал сушняка, развел костер и решил приготовить себе еды. Нарвал крапивы, сварил, съел. То ли много было крапивы, то ли у меня на нее была аллергия, только после такой «еды» я весь опух. Побрел в сторону Краснодара. Там обратился к милиционеру, мол, хочу есть, негде жить. Это было мое спасение. Меня отправили в детский приемник в Армавир. Там я окреп, стал похож на нормального подростка.
Потом два года жил в Михайловском Северского района, там научился кое-какому ремеслу, например, делать стулья, и не простые, а с гнутыми спинками. В то время начали подбирать мальчишек для обучения рабочим профессиям. Меня и еще нескольких более взрослых подростков увезли под Севастополь, в город Балаклаву, и определили в ФЗУ (школа фабрично-заводского ученичества – прим.), где подростков обучали на строителя, слесаря и другим нужным на предприятиях профессиям. Вот оттуда и началась моя вполне самостоятельная, осознанная и сравнительно благополучная жизнь.
Много позже я понял, что все это время меня хранил Господь: не дал мне погибнуть под бомбежками, умереть с голода, стать малолетним преступником, что было немудрено в те тяжелые для многих подростков годы.
И когда же Вы пришли к Богу?
– Намного позже. В школе ФЗУ получил профессии каменщика и плотника, научился работать на деревообрабатывающих станках. И послали меня работать в Севастополь. Город тогда лежал в руинах, вместе с пленными мадьярами я разбирал завалы, восстанавливал жилье. А потом наступил голодный 1947 год. Один парень, с которым я учился в ФЗУ, предложил мне поехать с ним к его родственникам в Ташкент. Ехали пятнадцать суток на крышах товарных вагонов.
В Ташкенте нам очень повезло: устроились собирать урожай в садах. За работу нам в конце дня в виде оплаты выдавали по ведру яблок, их мы несли к поездам, продавали проводникам или пассажирам. Так появились первые деньги, на которые стали покупать себе одежду – штаны, рубашки.
Знания и умения, полученные в ФЗУ, помогли мне устроиться на работу в железнодорожном хозяйстве сначала учеником слесаря, потом и слесарем. В железнодорожном хозяйстве создавался автопарк: из трех-пяти разбитых автомашин рабочие собирали одну. Мне была поручена разборка.
Судя по рассказу, Ваш возраст приближался к призывному?
– Да, и в 1953 году меня призвали в армию, в танковую часть под Полоцком. Был командиром орудия и заряжающим. Стрелял метко, за отличную военную подготовку, добросовестность был направлен в Москву. Дело в том, что одну из подмосковных частей, поддержавшую Л. Берию, расформировали и в нее набирали солдат-специалистов из разных частей Союза. Отбор шел не только по профессиональным и политическим показателям, но даже по росту, чтоб солдат был не ниже и не выше 175-176 сантиметров.
После демобилизации начался мой путь к Богу. Моя далекая родственница, у которой я жил, была человеком набожным. Однажды она взяла меня с собой в церковь, потом еще и еще раз. Как-то раз родственница решила ехать в Алейск Алтайского края, где, по слухам, жила не то юродивая, не то прозорливая старица, которая могла помочь в решении жизненных вопросов. И я поехал с ней в Алейск.
Там был открыт храм Димитрия Солунского. Наверное, Господь направил разум настоятеля храма отца Прокопия, потому что тот сразу предложил мне помогать ему. Я остался, нес послушание по хозяйству, ремонтировал здание. Потом батюшка поручил петь в хоре, читать во время богослужений.
Именно это и повлияло на Ваше решение посвятить свою жизнь служению Богу?
– В какой-то мере да. Но решительный шаг я сделал во время одной из паломнических поездок по святым местам. Волею Божией я оказался в одном из скитов в Почаеве Тернопольской области на Западе Украины. В Почаевском монастыре, услышав, что я был пономарем на Алтае, обрадовались: сам Бог нам послал тебя, у нас таких, как ты, не хватает. И определили мне послушание в просфорне: печь просфоры, хлебы. Ну и, понятное дело, в свободное от послушания время читал молитвы, выполнял все работы, которые нужны в монастыре. Смотрел я на монахов и служителей монастыря и думал, как хорошо здесь, какие они все доброжелательные, красивые телом и духом. Вот тогда мне остро захотелось быть таким же.
И Вы твердо решили стать священником?
– Чем настойчивее человек идет к Богу, тем сильнее диавол пытается помешать этому. Решив стать монахом, я все же подумал о мирском, о суетном. Мол, надо поехать помочь своей родственнице обустроить жилье, которое мы купили незадолго до моего отъезда. Пообещав братии монастыря вернуться, уехал, не предполагая, что покидаю эти края навсегда. Начались хрущевские гонения на Церковь. Скит, в котором я познакомился с монахами, закрыли, потом резко уменьшилась численность монахов в Почаевской лавре, так что возвращаться мне стало некуда.
Господь привел меня в Успенский храм города Фрунзе (сейчас Бишкек – прим.). Божиим промыслом позже мне доведется еще дважды связать свою жизнь и служение с Успенскими храмами. Но об этом позже. Во Фрунзе настоятель отец Иоасаф определил мне послушание строителя: в составе бригады я ремонтировал колокольню, оклеивал изнутри купол под роспись. Спустя время отца Иоасафа перевели в кафедральный собор Ташкента. Переехал с ним и я. Служил пономарем, иподиаконом. В 1961 году я был рукоположен в сан диакона. И выразил своему духовному наставнику желание получить духовное образование.
Он, конечно, приветствовал мое стремление, хотя предупредил, что будет нелегко. По стране волею Хрущева закрывались духовно-образовательные учреждения, остались всего две семинарии – в Москве и Ленинграде. Я поехал в Ленинград. Но поступить туда было ох как не просто – власть старалась сделать все, чтобы лишить храмы кадров. В те времена над Церковью довлела власть уполномоченных по делам религии. С каждым поступающим уполномоченный проводил беседы, мол, ты же молодой человек, неужели не понимаешь, что религия – это сплошной обман, и так далее. На парней, у которых были родители или родственники, давили с другой стороны: вызывали родных к уполномоченному на местах и грозили лишить должности, каких-то благ, если сын не передумает учиться в семинарии. Мне было проще – родных не было...
Монашеский постриг Вы приняли в семинарии?
– Нет, по окончании семинарии я получил приход. Но очень скоро понял, что жизнь обычного священника – не для меня. Не для меня службы в церкви только по воскресеньям, а в будние дни – будничная жизнь, мало чем отличающаяся от жизни прихожан: дом, жена, дети, хозяйство и прочее. Я решил стать монахом. И снова пошел учиться, теперь уже в Ленинградскую духовную академию. Там и принял монашеский постриг.
А почему Вы решили стать монахом, ведь это так непросто – отказаться от мирской жизни?
– Монашество – это особое, аскетическое служение Богу. Как сказал апостол Павел в Первом послании к коринфянам, «Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о мирском, как угодить жене». А главное – мое решение было проявлением воли Божией.
Ваши дни и годы учебы проходили в постоянных лекциях и молитвах?
– Конечно, много лекций, много работы в библиотеке над книгами. Как и до́лжно монаху, много времени проводил в молитвах. Но все мы выполняли и разные послушания, то есть трудились. И каникулы, хотя они и не долгие, тоже проводил в трудах. На летних оставался в своей академии, работал в нашей огромной библиотеке: сортировал книги по тематике, переносил их в хранилища. Зимние каникулы проводил в Псково-Печерском монастыре. О нем много рассказал архимандрит Тихон (Шевкунов) в своей книге «Несвятые святые и другие рассказы». Там, в частности, рассказано, как настоятель архимандрит Алипий отстаивал монастырь, когда Хрущев грозился его закрыть и утверждал, что через двадцать лет в стране останется «последний поп». В монастыре мы тоже много времени посвящали молитвам, участвовали в службах, несли послушание в помещениях монастыря, на скотном дворе. Свободного, точнее, пустопорожнего времени не было ни минуты – в этом сложность и преимущество монашества. Отец Алипий по-отечески относился к нам. В конце каникул давал каждому конвертик с небольшой суммой и обязательно – баночку монастырского меда.
Благодаря пребыванию в Псково-Печерском монастыре я лично встретился с девятью Валаамскими старцами при их жизни. Эти благочестивые и прозорливые слуги Божии оказали очень большое влияние на мою дальнейшую монашескую жизнь.
Где Вам довелось служить после окончания академии?
– Академию я закончил в 1970 году кандидатом богословия и вернулся в Ташкент, откуда уехал на учебу. В сане иеромонаха был утвержден настоятелем храма святого Гермогена. А через два года перевели меня в кафедральный собор Ташкента на должность ключаря собора, хотя фактически – настоятеля храма. Это была своего рода хитрость перед уполномоченным по делам религии. Напомню, православный кафедральный собор в Ташкенте назван в честь Успения Божией Матери. Так состоялась моя вторая встреча с Успенским храмом. В Ташкенте я был рукоположен в сан архимандрита, и мое служение там продолжалось до 1982 года.
Поскольку Вы сделали акцент на этой дате, значит, в 1982 году что-то изменилось в жизни?
– Среднеазиатский климат для рожденного на Кубани оказался не очень полезным. У меня начала носом кровь идти, я стал терять сознание даже во время богослужений и был вынужден обратиться к Ташкентскому владыке Варфоломею с прошением освободить меня от должности и перевести на Кубань. Архиепископ удовлетворил мое прошение. Здесь меня назначили в приход станицы Платнировской. Там, в небольшом молельном доме по улице Казачьей, и начался новый период моей жизни и моего служения Богу.
Состояние молельного дома произвело удручающее впечатление: прогнившие полы, изъеденный древоточцем шкаф... Но не в правилах верующего унывать, да и строительные профессии есть у меня. Ремонт начал вести так активно, что соседи пожаловались руководству станицы: что за попа вы нашли, среди ночи пилит, стучит, долбит. Но потом одни привыкли, другие помогать начали.
А через год меня назначили благочинным Первого, центрального, церковного округа. Так я попал в Кореновск, а местом моей службы стал Свято-Успенский храм. Таким образом, в третий раз меня Господь сподобил связать свою богослужебную деятельность с храмом Успения Пресвятой Богородицы. В то время храм располагался в небольшом доме по улице Бувальцева. За храмом, считай, на болоте, я построил себе жилье. Двенадцать лет назад меня отправили «на пенсию», и теперь я постоянно живу здесь, охраняю здание храма и находящуюся в нем церковную утварь, провожу дни в молитвах.
Но я отвлекся от хронологической последовательности. Прошло несколько лет. После хрущевских гонений на Церковь новый руководитель страны стал более лояльно относиться к вере и священникам. А тут подошел год 1000-летия Крещения Руси, и отношение к Церкви стало еще более терпимым.
Наступили времена перестройки. Однажды в разговоре с митрополитом Екатеринодарским и Кубанским Исидором я сказал, что во многих епархиях есть монастыри, а у нас до сих пор нет. Климат, говорю, у нас горячий, да сердца, видать, холодные. Владыка согласился и посоветовал искать либо место под строительство, либо здание, где может расположиться монастырь.
Вот Вы нашли здание для монастыря, а как власти отнеслись к Вашей идее?
– Власть возглавляют люди, а они разные. Пошел я к председателю райсовета с просьбой, а он меня и слушать не стал. Зато председатель колхоза имени Ленина Александр Сергеевич Довженко – человек, тоже облеченный властью, – пообещал помочь. У нас, говорит, здание бывшего штаба воинской части по улице Красной отдано спортшколе, но там никто не хочет ничего делать, так как деньги не выделяются. Здание нашему казачьему обществу передали, а у нас тоже денег нет его ремонтировать, там все разбито, разграблено. Хотите – забирайте; похлопочу, чтобы вам передали.
Понятно, не в один день все это происходило. В августе 1991 года произошла смена власти в стране. Сменился и руководитель района. Обращаюсь с просьбой о передаче здания по Красной к первому главе администрации района Юрию Петровичу Крыщенко. Тот без проблем разрешает и говорит, мол, хватит сил – восстанавливайте, казаки помогут.
Казаки и правда помогли, охраняли здание от дальнейшего разграбления с осени и до весны. В январе 1992 года владыка Исидор вместе со своими помощниками и казаками осматривали здание, сокрушенно качали головами. С наступлением первого тепла я вместе с будущими насельницами принялся за работу – пока не за восстановление, а разбор завалов. Нам стали помогать жители города. Некоторые предприятия и организации приходили на субботники.
Когда мы работали, подошел один из руководителей (не буду называть его имя) и с некоторой усмешкой спросил, долго ли мы намерены возиться тут. Я ответил, что первая служба пройдет на Вербное воскресенье. Тот только рассмеялся. А мы все же отметили Вход Господень в Иерусалим Божественной литургией. На паперти, но отметили.
21 мая 1992 года Успенский женский монастырь был утвержден Священным Синодом, а в августе этого же года архиепископ Екатеринодарский и Кубанский Исидор освятил обитель. Так начал жить первый на Кубани женский монастырь. На первом этаже здания расположен главный монастырский храм Успения Пресвятой Богородицы. В память о храме, который находился в этом здании до революции 1917 года, устроен левый придел Николая Чудотворца. Рядом – малая церковь в честь иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость».
Вернусь к заданному вопросу об отношении представителей власти к Церкви. Меня беспокоило, что на городском кладбище нет места для отпевания почивших. Пошел просить землю под часовню у того самого руководителя, который не верил, что мы отслужим литургию на Вербное воскресенье. Тот грубо ответил: только через мой труп. А глава района Александр Михайлович Тарутин строго так отчитал чиновника: «Ты что, не собираешься умирать? Выдели землю под часовню».
И с Божьей помощью на кладбище в 1998 году был построен храм-часовня со святым престолом в честь Смоленской иконы Пресвятой Богородицы и со святым престолом в честь воскресшего праведного Лазаря. В храме проходят очные отпевания усопших, на Радоницу совершается Божественная литургия.
Значит, благодаря Вам, отец Виссарион, в нашем городе теперь действует женский монастырь, на кладбище построен храм-часовня...
– Благодаря Господу нашему Иисусу Христу, я только выполнял Его волю.
Что в понятии священника с полувековым опытом служения считается успехом?
– Честная, справедливая жизнь. Это удается только тем, у кого есть страх Божий. А без него человек впадает в тяжкие грехи – пьянство, наркоманию, распутство, в уголовные преступления. Причем неважно, верующий человек или нет.
А что считать успехом для священнослужителя?
– Успех для священнослужителя состоит в его обязанности пребывать в постоянной молитве, духовно и нравственно воспитывать прихожан и народ вообще. Воспитывать в страхе Божием.
Как и когда Господь помогал Вам решать вопросы во взаимодействии с властями?
– Постоянно, в любых обстоятельствах Господь помогал мне. В этом я ни на минуту не сомневался и в дальнейшем сомневаться не буду.
Почему в России после более чем семидесятилетнего богоборчества власть перестала бороться с Церковью?
– Я бы не сказал. Раньше было открытое противостояние Церкви, сейчас скрытое. Власть не следует призывам Церкви. Что говорят государственные структуры – то и делается, а Церковь сказала – ну и сказала, никто не торопится исполнять Божьи законы...
Говорят, Господь хранит города, в которых живут праведники. В Кореновске таковые есть?
– Это Божий промысел, у Господа надо спросить, есть ли у нас праведники.
Бывали ли у Вас случаи, когда люди приходили на исповедь и не хотели каяться в грехах своих?
– Как ни странно, были такие. По своему неразумению они не хотели иметь страха Божия, не хотели стать благочестивыми.
Что Вы можете пожелать людям как священник?
– Чтобы они жили благочестиво, любили друг друга, как сказал Господь наш Иисус Христос.
Можете ли Вы сказать хотя бы приблизительно, сколько человек окрестили за время служения в Церкви?
– За 60 лет разве упомнишь... Вот Вы не назовете же цифру, сколько съели хлеба, например? В хрущевские времена детей крестили тайно, чтоб никто не знал. Теперь, слава Богу, открыто и свободно.
Ваше отношение к сектантам?
– Как к людям – положительное, как к проповедникам псевдоверы – отрицательное. Приходили ко мне два пресвитера-сектанта, пытались смутить меня темой неприятия икон. Я ответил, что тема иконоборчества закрыта еще в XIII веке, а также что Свой образ Иисус Христос оставил на убрусе (плате) для эдесского царя Авгаря.
Приходилось ли совершать литургию втайне от властей?
– Нет, я всегда служил с разрешения властей, в хрущевские времена – по справке уполномоченного по делам религии. А в кафедральных соборах и справка не требовалась.
Бывали ли от людей угрозы в Ваш адрес?
– Сектанты, бывало, угрожали. А был случай, когда нетрезвые люди пришли на третий день Пасхи и потребовали освятить их куличи. Когда я отказался нарушать церковный устав, посетители потребовали: «Освяти, а не то – пеняй на себя».
Если бы Господь вернул Вам детский возраст и предложил начать жизненный путь заново, Вы бы прошли тем же самым путем?
– Обязательно, и другого не может быть. Сожалею лишь, что поздно пришел на службу Богу. Но видно, так угодно Господу, чтобы я преодолел трудности, выжил под бомбами, претерпел голод и холод, чтобы приобрел жизненный опыт. Господь испытывал, смогу ли я пронести свой крест. Ибо, как говорят, нет креста – нет и Христа. Христос нес Свой крест и заповедал нам нести свой и следовать за Ним. Слава Богу, я много лет отслужил и до сих пор служу Иисусу Христу, исполняю монашеские правила. Слава Богу, что Он хранил меня и до сих пор хранит.
Беседовал Николай ПАЛЁНЫЙ
В основе материала –
публикация сайта Тихорецкой епархии
